Мастер интерьер витебск: «Мастер Интерьер» — контакты, товары, услуги, цены

Строительные материалы Мастер Интерьер в Витебске — отзывы клиентов

Наш рейтинг по версии
бизнес-портала Vitebsk.biz — 3/5

Мы постоянно улучшаем качество наших услуг, поэтому мы благодарны
за любой отзыв наших клиентов!

Написать свой отзыв

Karina

Уровень: 1

Начинающий
автор

18.08.2022 10:55

перейти к отзыву

Ужасное обслуживание. Не советую связываться. Приобретала линолеум и плинтуса( 3-х метровые). Оплатили сразу за все. Доставку назначили на вторник после 2-х. В итоге с 15.30 пришлось звонить самой им, уточнять по доставке.Оказалось, что плинтуса не доехали ещё и доедут ли завтра вопрос. Ну бывают всякие ситуации, но позвонить и предупредить о задержке товара-думаю сложности составить не должно. На следующий день привезли товар. Через пару дней собрались укладывать линолеум с плинтусами, оказалось что плинтуса 2,50 длиной, а не 3 и один плинтус другого тона. Я не особо разбираюсь в этих размерах и при получении товара не заметила особой разницы в 2,5 или 3 метровом плинтусе. Поэтому при получении берите рулетку, распаковывайте каждое изделие, если не хотите потом проблем. А лучше не связывайтесь.

Андрей Витебский

Уровень: 1

Начинающий
автор

05.11.2020 11:21

перейти к отзыву

В прошлом году обращался в мастер интерьер по поводу потока в спальню,установили быстро и качественно.недавно опять обратился к ним по поводу потолка в прихожую.Ни очем не желаю,приехали на третий день после заказа.Парни установили быстро и качественно.Большое спасибо!

Никита

Уровень: 1

Начинающий
автор

07.04.2020 17:00

перейти к отзыву

1-ый класс , средней школы 6, города Витебска благодарит компанию «Мастер Интерьер», за высококачественный линолеум, своевременную доставку, самую лучшую цену в городе на износостойкий линолеум, особую скидку нашим детям. Внимательность и отзывчивость продавцов. Весь ремонт теперь только с этой компанией!!!

Сергей

Уровень: 1

Начинающий
автор

13.01.2019 06:15

перейти к отзыву

Люди не видитесь это полный [вырезано редактором].они обещают многое только до того мамента пока не отдашь деньги.Заказали у них железную дверь всё красивая поставили хорошо но она провисла через 4 месяца уже 2 месяца идут настроить но не прешли до сегодняшнего дня.Дверь стоила на тот момент 800р.Заказали меж комнатные 3 двери одна стала на отлично.вторая бракованная.третья по размером так и не стала.просто лежит .заказ сделали в конце сентября. Уже январь.Вот и думайте нужен ли вам такой салон.

Ирина В.

Уровень: 1

Начинающий
автор

23.10.2018 16:49

перейти к отзыву

Хочу выразить благодарность менеджеру Колмогоровой Наталье за высокий профессионализм и душевную атмосферу к покупателям при выборе продукции, а также огромное спасибо мастеру Сергею Ляховскому за добросовестную и качественную работу по укладке ламината. Считаю, что выше перечисленные сотрудники достойно поддерживают и повышают имидж фирмы «Мастер интерьер» и тем самым приносят хорошее настроение покупателям.

Искусство и дизайн — Филиал БГТУ «Витебский государственный технологический колледж»

ГАЛИСЕНКОВА ЕКАТЕРИНА ВЯЧЕСЛАВОВНА

Заведующий отделением «Искусство и дизайн»

Телефон:8 (0212)36-17-30

Информация об отделении

Отделение «Искусство и дизайн» осуществляет подготовку по специальностям (квалификациям) профессионально-технического образования:

• «Фотография (Оператор компьютерной графики)»,
• «Художественно-оформительские работы и дизайн интерьеров (Исполнитель художественно-оформительских работ)»,
• «Производство ювелирных изделий (Ювелир)»,
• «Технология производства тканей (Ткач (ручное ткачество))»,
• «Декоративно-прикладное искусство (Изготовитель художественных изделий из керамики)»,
• «Декоративно-прикладное искусство (Резчик по дереву и бересте)»,
• «Декоративно-прикладное искусство (Изготовитель художественных изделий из лозы)».

Набор осуществляется как на основе общего базового образования (9 классов — срок обучения 3 года), так и на основе общего среднего образования (11 классов — срок обучения 1 год 6 месяцев).

На получение среднего специального образования по специальности «Декоративно-прикладное искусство» квалификации «Художник. Учитель» со специализациями «Художественная керамика», «Художественные изделия из соломки, льна, бумаги», «Художественные изделия из текстиля» набор осуществляется на основе общего базового образования (9 классов — срок обучения 2 года 10 месяцев)

С первого курса учащиеся активно постигают основы мастерства в живописи, рисунке, композиции, знакомятся с историей изобразительного искусства, законами цветоведения, получают знания по скульптуре, пластической анатомии, черчению, шрифтовой графике, выполняют работы по изобразительному искусству, воплощают свои идеи и замыслы в объемно-пространственных композициях.
Будущие художники-прикладники, в работе которых значительное место занимает ремесло, проходят полный курс изучения способов обработки различных материалов. Весь комплекс преподаваемых на отделении практических и теоретических профилирующих дисциплин вместе с программами учебных и производственных практик решает задачи, которые направлены на всестороннюю подготовку высококвалифицированных специалистов, обладающих фундаментальными знаниями, умениями и навыками в своей профессии.
Обучение осуществляется в хорошо оборудованных учебных кабинетах и учебно-производственных мастерских колледжа. Успешность выполнения учебных заданий, усвоения учащимися профессиональных навыков определяется опытом и талантом педагогов отделения.
По итогам работы отделение неоднократно награждалось дипломами и свидетельствами. Универсальное образование, полученное на отделении «Искусство и дизайн», предоставляет широкие возможности для реализации профессиональных умений. Выпускники отделения постоянно востребованы в сфере услуг, в педагогике, в дизайне общественных и жилых интерьеров, в сфере создания уникальных ремесленных изделий, многие продолжают обучение в ВУЗах.
Наша концепция: опираясь на традиции, заложенные на отделении в отношении к искусствам и ремеслам, развиваясь и совершенствуясь, отвечать требованиям современного дня.
Сохраняя традиции, мы создаём будущее…

Сведения о местах распределения и трудоустройства выпускников

Новости отделения:

Просмотров:
13 589

Красный Шагал · LRB 9 апреля 2009 г.

На момент своей смерти в возрасте 97 лет в 1985 году Марк Шагал был если не самым известным в мире из ныне живущих художников (настолько же торговой маркой, сколько и художником), то, безусловно, самым любимым. Последний оставшийся в живых мастер Парижской школы был отвергнут некоторыми как поставщик высококлассного китча, а другие провозглашены одним из действительно популярных художников 20-го века, но никто не отрицал силу Шагала как колориста или самобытность его иконографии: обнимающие влюбленных, радостные скотные дворы, полуразрушенные деревни и еврейские музыканты, среди других свободно плавающих символов.

17-летняя дочь Шагала Ида позировала для картины «Обнаженная над Витебском» (1933) в саду виллы Монморанси.

Сам Шагал парил над некоторыми из величайших катастроф Европы 20-го века, как подробно описывает Джеки Вульшлагер в обширной биографии, которая изящно объединяет огромное количество исторического материала и очень тактично описывает личные недостатки своего героя. Но действительно ли Шагал принадлежал «к числу самых великих художников нашего времени», как считал куратор музея Петер Зельц, или он был, как выразился Артур Данто, «сверхпродуктивным, повторяющимся и поверхностным»? Наивный или сознательно расчетливый оппортунист? Хитрый «распорядитель собственной волшебной страны» (Жан Кассу) или художник, тщательно взращивавший свой образ «милого, фантастического еврейского гения из Витебска» (Клеман Гринберг)? Крипто-христианин или слишком еврей?

В последние десятилетия жизни Шагал был одним из самых публичных художников. Он создал фрески для Метрополитен-опера в Нью-Йорке и расписал потолок для Парижской оперы; его мозаики украшали Первый национальный банк в Чикаго, его гобелены висели в израильском Кнессете, его витражи освещали интерьер здания Организации Объединенных Наций и нескольких французских соборов. Он также стал олицетворением среднего интеллектуального вкуса: плакаты с его работами украшали кабинеты врачей; Автор недавней монографии о художнике, вспоминая репродукцию, которую он повесил на стену в студенческие годы, отмечает: «Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что искушенные ценители искусства не должны любить или даже любить Шагал»

Так называемые нью-йоркские интеллектуалы, большинство из которых были достаточно молоды, чтобы быть сыновьями Шагала, были достаточно двойственными. Ирвинг Хоу отверг «смягченную и подслащенную» версию местечка Шагала. Гарольд Розенберг был более терпим в своей снисходительности: «Отличие воспоминаний Шагала о гетто заключается в его нежности». Самый сложный ответ был у Клемента Гринберга. В 1946 году он сказал, что «гошери» Шагала имеет важное значение для его власти как художника.

В двадцатые годы Шагал принялся усваивать французскую кухню и учтивость с навязчивостью неуклюжего и сентиментального человека, обучающегося танцам… Что человек из еврейского анклава в провинциях Восточной Европы должен был так быстро и так искренне впитать и превратил парижскую живопись во всецело свое искусство, сохранившее отпечаток исторической далекой культуры, из которой он вышел, — это героический подвиг, принадлежащий героической эпохе современного искусства.

Семь лет спустя Гринберг потерял интерес, сравнивая Шагала с его «назойливой фольклорной милотой» в невыгодную сторону с Хаимом Сутиным, чьи сырые, полные эмоций полотна он считал более подлинно еврейскими. Может быть, и так, но именно Шагал в молодости был ключевой фигурой специфически еврейского авангарда. Фактически именно Шагал, хотя и сопротивлялся этой идее, создал восточноевропейскую еврейскую традицию в изобразительном искусстве там, где ее раньше не было. Он тоже это знал. Каким бы неуверенным он ни был, Шагал не был лишен уверенности в себе. Он отождествлял себя с Иисусом и сравнивал себя как с Кафкой, величайшим из еврейских модернистов, так и с язычником, которого чаще всего принимают за еврея: «Чаплин стремится сделать в кино то, что я пытаюсь сделать в своих картинах».0003

Некоторые модернизмы современнее других. Задержка, с которой передовые эстетические идеи проникали в застывшую царскую империю, только усиливала страсть, с которой русские художники бросались их осваивать. Годы непосредственно перед Октябрьской революцией и после нее стали свидетелями тех движений, которым потребовалось полвека, чтобы развернуться на Западе, с ошеломляющей компрессией воспроизведенных в Москве и Петербурге и даже на родине Шагала, Витебске — белорусском городе среднего размера «тридцати ярких луковиц». куполообразные церкви и шестьдесят синагог», как описывает это Вульшлагер, спрятанные в северо-восточном углу черты оседлости.

Родившийся через год после свадьбы родителей, маленький Мошка был поразительно красивым мальчиком, который останется любимцем матери из ее девяти детей, семеро из которых девочки. Это, полагает Вульшлагер, было определяющим отношением в жизни Шагала: он оставался избалованным, погруженным в себя ребенком, вскормленным чередой преданных женщин. Необразованная Фейга-Ита не только обожала своего первенца, но и способствовала его гению на поле, где тогда было мало еврейских цветов. Семья была бедной. Отец Шагала, Хацкель, был поденщиком и таскал на спине бочки с маринованной рыбой. Его «одежда иногда блестела селедочным рассолом», — вспоминал художник, перенося фигуру отца в страну Шагала. «Все в нем казалось мне загадкой и печалью». Родители Шагала были хасидами, хотя Вульшлагер слишком подчеркивает свое традиционное воспитание; как подчеркивал Бенджамин Харшав в своих переводах сочинений Шагала на идиш, религиозная жизнь семьи находилась в зачаточном состоянии. Как ни глубоко укоренилась еврейская идентичность Шагала, она была по существу светской.

Примечательно, что Фейга-Ита сумела устроить сына в русский аналог гимназии – необычная возможность для бедного еврейского ребенка. Когда он проявил интерес к рисованию, она нашла уроки у Иегуды Пена, еврейского художника, имевшего единственную художественную школу в черте оседлости и самое близкое к галерее в Витебске. (Среди однокашников Шагала был будущий модернист Лазарь, позднее Эль-Лисицкий.) Еще не исполнилось 20 лет, и самый энергичный ученик Пена уехал, чтобы продолжить учебу в Петербурге. Он получил стипендию и через два года в столице, усвоив чувство модернистского искусства и почувствовав себя «еврейской диковинкой», вернулся в материнское (и сестринское) тепло Витебска, где написал свои первые зрелые полотна.

В таких картинах, как Мертвец (1908) и Шествие (1909), Шагал изобразил Витебск с театральным чувством композиции и блочным примитивизмом, заимствованным у Гогена. Он также познакомился с Беллой Розенфельд, образованной дочерью богатой витебской семьи, которая отказалась от еврейской ортодоксии в пользу новой религии искусства (она училась актерскому мастерству у Станиславского). Заменив Фейгу-Иту, она была музой и менеджером художника следующие 35 лет. Шагал расцвел. «Большинство следов провинциализма и неуклюжего поведения исчезли, — пишет Вульшлагер. «Одежда его приоделась и, заметно расслабившись… он стал приобретать облик образованной восточной богемы». Богема в Витебске? В 1911 ноября Шагал уехал в Париж, где самостоятельно изобретал еврейский модернизм.

В те годы ведущая группа живописцев России, известная как «Бубновый валет», объединила враждующие лагеря фолк-нативистов и космополитов-сезаннистов. Шагал и другие художники, которых можно считать идишскими модернистами, — художники Натан Альтман, Роберт Фальк и некоторое время Эль Лисицкий, композиторы Лев Пулвер и Моше Мильнер, писатель, называвший себя Дер Нистер, — определялись борьбой за объединить эти две тенденции. «Наше первое одобрение — это наш модернизм, наша левизна и наша молодежь. Наше второе одобрение — это наша ориентация на людей, наши традиции и нашу старость», — провозгласил бы критик Абрам Эфрос в своем 19-летнем романе.18 манифест «Лампа Аладдина».

Хотя большинство этих людей были футуристами — по крайней мере, в его «повседневном значении», которое Альтман определил в манифесте 1918 года как объединяющее «все левые тенденции в искусстве», — их интересы отражали увлечение религиозными артефактами, крестьянскими ремеслами и искусством. детей, которые характеризовали русский авангард между 1908 и 1912 годами. Не нужно посещать Таити или изучать африканские маски: первобытное прошлое можно было найти дома, в местечке или среди хасидов. Между 1911 и 1914 г. писатель и бывший социальный революционер С. Анский (еще один сын Витебска) возглавил ряд экспедиций в крохотные деревушки глубочайшей черты оседлости. Вооружившись фотоаппаратами и записывающей аппаратурой, Ански и его соратники записывали легенды, собирали песни, фотографировали старые синагоги и приобретали церемониальные предметы. Этот материал стал ядром созданного в 1916 г. в Петербурге Еврейского этнографического музея; он также вдохновил Анского на создание модернистской поэтической драмы «Диббук ».

Экспедиции Анского совпали с трехлетним пребыванием Шагала в Париже. Он, конечно же, принес с собой Черту оседлости. Большую часть времени он жил в трущобах художников («особый еврейский анклав», по словам искусствоведа Вернера Хафтмана), известных как Улей. Среди других жителей были Сутин (которого Шагал избегал как жалкого «болезненного экспрессиониста») и Альтман. Для французов Шагал был не просто диковинкой: он был экзотическим дикарем. Блез Сандрар, его друг и защитник, видел в Шагале подлинного «человека-нувориша», который превращал древнюю традицию в искусство авангарда. Он также видел в нем художника «обостренной сексуальности».

Парижские полотна Шагала сочетали фантастическую личную и религиозную символику с насыщенной палитрой орфизма и грубоватым кубистическим пространством. Когда он выставил серию картин с крупными фигурами (в том числе Голгофа , местечковое распятие с фигурами Марии и Святого Иоанна, основанными на его родителях), один восторженный критик сказал, что это «как будто по ошибке, работы ребенка». , действительно свежий, «варварский» и фантастический, приземлился там.» Когда его работа была показана в Берлине два года спустя, реакция была еще более восторженной. В 27 лет парень из Витебска был восходящей европейской звездой. Тем не менее он вернулся домой, прибыв за неделю до того, как эрцгерцог был убит в Сараево.

Это был бурный период во всех отношениях. Его мать умерла, он женился на Белле. Его друзей призвали в армию, но благодаря родственникам с хорошими связями Шагал получил канцелярскую должность в Петербурге, работая в военном бюро. Совершенно равнодушный к своей работе, он написал серию радостно-эротических двойных портретов себя и своей невесты, которая вскоре забеременела, и, таким образом, ему удалось эффективно закрыть войну, пока лишения 1916-1917 годов не достигли своего апогея с Октябрьской революцией.

«Как и большинство представителей его круга, — отмечает Вульшлагер, — Шагал был в эйфории и был поражен скоростью событий… Нет сомнений в том, что как еврей, дитя рабочего класса и левый художник, Шагал праздновал Революцию. Витебск теперь был оплотом большевиков, а Шагал был вдвойне эмансипирован — как еврей и как художник-авангардист — и вдвойне могуществен. Государство стало его защитником и покровителем, купив в период с 1918 по 1920 год 20 произведений, как картин, так и рисунков. не менее примечательно, что впервые в истории идишская культура получила официальную санкцию.

Анатолий Луначарский, новый нарком культуры, которого Шагал знал еще в Париже, попросил художника возглавить отдел изобразительного искусства наркомата. Шагал отказался; вместо этого он стал комиссаром искусств в Витебске, где его первой работой было празднование первой годовщины революции. Луначарский хотел, чтобы город преобразился красочными изображениями и флагами; Шагал ответил с размахом, которому мог бы позавидовать даже Христо. По словам Вульшлагера, комиссар Шагал «повесил плакат, в котором просил всех маляров, в том числе маляров и художников-вывесок, прекратить любую другую работу и явиться для регистрации.

На главных площадях Витебска построено семь триумфальных арок; На фасадах домов, магазинов, трамваев и киосков было развешано 350 огромных плакатов и бесчисленное количество транспарантов и флагов. Ночью загорались красные знамена с символами Революции – серпом и молотом, восходящим солнцем, как будто Витебск возродился в ином свете. Но доминирующими изображениями были собственные образы Шагала, которые он делал в виде набросков и настаивал на том, чтобы все остальные копировали: перевернутые разноцветные животные, революционный тубист, едущий по городу на зеленом коне, и Война с дворцами , в которой воинственный бородатый крестьянин несет на руках дом с колоннадой, неся его так легко, как будто революция изменила законы не только о собственности, но и о гравитации.

В январе 1919 года, через несколько месяцев после временного превращения Витебска в тематический парк Шагала, художник эффектно инсценировал Войну с дворцами , руководя открытием Витебского народного художественного училища, расположенного в неоклассическом особняке, заимствованном у Еврейский банкир. Шагал был популярным, уважаемым учителем (и достаточно чутким администратором) в школе, которая была бесплатной для всех, кто хотел стать «художником-революционером», пока его не обогнал — как режиссера и революционного модерниста — харизматичный художник-супрематик Казимир. Малевича, которого привел в школу бывший однокашник Шагала Эль Лисицкий.

С этим поражением Шагал покинул Витебск, чтобы больше никогда не вернуться. Летом 1920 года он перевез семью в Москву, где критик Абрам Эфрос познакомил его с Александром Грановским, основателем и директором Московского государственного театра на идиш (Госет), который сам только что приехал из Петербурга. Грановский был ассимилированным евреем, а также универсалистским учеником Рейнгардта и Станиславского. Шагал был Шагалом. Как он напишет в своих мемуарах, это была еще одна возможность совершить революцию: «покончить со старым еврейским театром, его психологическим натурализмом, его накладными бородами». На просьбу предоставить фрески для нового пространства Госета Шагал взял за основу элементы, которые он считал «незаменимыми для возрождения национального театра». Рисуя день и ночь в течение шести недель, он осветил внутренние стены и потолки семью аллегорическими картинами.

По-своему революционная, праздничная атмосфера напоминала не столько Октябрь, сколько еврейский карнавал Пурим. Шагал использовал традиционные еврейские фигуры для представления различных искусств: писца Торы для поэзии, свадебного шута для театра. На самой большой фреске изображен Эфрос, несущий самого художника к ожидающему Грановскому. Вывод был скромным, но уместным, поскольку первый успех нового театра, Вечер Шолом-Алейхема , был своего рода трехмерным Шагалом, ослеплявшим публику стилизованной клоунадой Соломона Михоэлса среди призматических декораций художника. Шагал также отвечал за костюмы и даже взял на себя переделку грима Михоэлса.

Это первоначальное сотрудничество имело решающее значение, создав идиому, которая поддерживала Госета на протяжении 1920-х и в 1930-х годах, хотя Шагала больше никогда не просили заниматься дизайном для театра. Его артистическая личность, кажется, была слишком подавляющей. («Если Грановский — мать Госета, то я — отец», — объявил он.) Он также не смог добиться работы ни в ивритоязычном «Габиме», ни в каком-либо другом московском революционном театре. К его ужасу, его сопернику Натану Альтману было поручено спроектировать Диббук.

Ряд выдающихся русских художников эмигрировал в начале 1920-х годов, а в 1922 году Шагалы присоединились к русской еврейской колонии в Берлине. Он как будто воскрес. О нем не было никаких известий после его эпохальной выставки 1914 года, и многие предполагали, что он стал жертвой войны. Но, несмотря на возобновившийся интерес к его творчеству, Шагал вскоре переехал в Париж, где его по-прежнему считали настолько радикальным, что даже сюрреалисты пытались завербовать его.

Ему не потребовалось много времени, чтобы поступить в Парижскую школу. Неуклюжий примитив стал очаровательным примитивом . Его полотна становились спокойнее и декоративнее; художник и его жена стали модными и общительными — «лихая, харизматичная пара», как называет их Вульшлагер. Самая значительная работа Шагала осталась позади, хотя Вуллшлагеру еще осталось написать пол книги. Приближаясь к 40 годам, он обрел меру безопасности, вернее, иллюзию безопасности. Даже после того, как Иегуда Пен был убит НКВД в Витебске в 1937, возможно, из-за письма, полученного от его бывшего ученика, Шагал все еще надеялся представить Советский Союз на Международной выставке того года в Париже, посвященной 20-летию 1917 года, картиной под названием Революция : Ленин в стойке на руках рядом с задумчиво молящимся Еврей и перед сидящим ослом. В левой части полотна изображена вооруженная борьба; правая сторона, на которой развевается красный флаг, представляет собой чистейшую землю Шагала, где представлена ​​компания художника, состоящая из любовников, разносчиков и пестрого скота.

Хотя Революция так и не попала на Трокадеро, Шагал был представлен на самой значительной политической выставке года — масштабной нацистской выставке Entartete Kunst (Дегенеративное искусство). «Немецкая пресса была в восторге от него еще в 1914 году, — отмечает Вульшлагер, — так что недостатка в текстах не было». и демонстрировались насмешливой толпе в открытой тележке – были показаны под заголовком «Откровение еврейской расовой души» в маленькой комнате, отведенной для еврейских художников. Картины Шагала, в том числе Белое Распятие (1938 г.), стал прямо отражать нацистскую угрозу. Тем не менее, только после падения Франции он и Белла осознали надвигающуюся опасность, и даже в этом случае им удалось спастись одними из последних: «Их привязанность к Франции ослепляла их безотлагательность ситуации», — пишет Вульшлагер.

Шагалы приземлились в Нью-Йорке 21 июня 1941 года, за день до вторжения Германии в Советский Союз. Беженец в Америке, он видел и ощущал себя русским. Он сделал публичную демонстрацию поддержки Красной Армии и был рад принять у себя своих старых коллег, Соломона Михоэлса и идишского поэта Ицика Феффера, когда они совершили поездку по Америке от имени советской помощи военным летом и осенью 1919 года. 43. Шагал включил The Revolution в свое второе американское шоу, которое было положительно оценено Клементом Гринбергом в Nation , а также ежедневной газетой на идиш-коммунист Morgn Frayhayt . Шагал, однако, был слишком далек от многих евреев. Его «искусство частной и народной фантазии, — объяснял позже Гарольд Розенберг, — казалось слишком авангардным, чтобы отражать их коллективный опыт». Шагал, по мнению Розенберга, «получил гораздо большую поддержку от коллекционеров-католиков» и, следовательно, «во время своего пребывания был занят завершением серии «Распятий».

Белла умерла летом 1944 года, когда Шагалы отдыхали в Адирондаке. Причиной стала простая стрептококковая инфекция. Шагал плохо говорил по-английски, и местная больница не оценила критическое состояние его жены. Потеряв ее, пишет Вульшлагер, «он потерял жизненно важную связь с еврейской Россией и, следовательно, с живым источником вдохновения для своих работ». Шагал перестал рисовать на шесть месяцев. Он возобновил бы работу, но всю оставшуюся жизнь он тратил свою творческую энергию на фрески, витражи и сценографию, в том числе на постановку Firebird в Метрополитен-опера, который некоторые считают его последним шедевром. Америка оставалась для него чужой, и в сопровождении своей экономки, ставшей любовницей, Вирджинии Хаггард Макнил, от которой у него должен был родиться сын, он вернулся во Францию ​​в 1948 году. Он поселился в Вансе, между своими воображаемыми соперниками Пикассо и Матиссом.

Израильское правительство пыталось убедить его совершить сезонную алию, предложив ему средиземноморскую виллу и расходы на проживание, если он согласится перезимовать в Хайфе. Но Шагал, который никогда не был сионистом, избрал свою художественную родину и, несмотря на некоторую долю шовинистического ворчания, получил за это благодарность. Вечное изгнание стало, отмечает Вульшлагер, «маяком национального искусства в то время, когда Франция окончательно потеряла культурный импульс для Америки; в искусствоведах и энциклопедиях того периода он неизменно числится французом, а не русским художником». Бродского, который, как и Белла, посвятит себя его искусству.

Ценимый французами, почитаемый израильтянами и купленный американцами, Шагал пережил в 1960-е годы не только эстетический, но и популярный успех. 12 витражей, каждый из которых представляет колено Израиля, которые были выставлены в Музее современного искусства, а затем установлены в Медицинском центре Еврейского университета недалеко от Иерусалима, увидели более четверти миллиона посетителей в самом посещаемом музее. показать на сегодняшний день. Но это было с огромным успехом 1964 Бродвейская музыкальная комедия «Скрипач на крыше» о том, что он вошел в массовую культуру. Шоу, длившееся восемь лет и состоявшее из 3200 спектаклей, сентиментально оживило рассказы Шолом-Алейхема о доморощенном философе Тевье-молочнике и, более того, видение местечка Шагалом. Спектакль был разработан бывшим помощником художника Борисом Аронсоном, который также предложил название, отсылающее к одному из визуальных тропов Шагала, присутствующему в его ранних картинах и заметному в росписях Гозет.

В следующем году Шагал был изображен на 11-страничной обложке журнала Time как художник, без которого «история современного искусства казалась бы бессмысленно холодной». как отмечалось в 1975 году, его восхождение было совсем недавним, основанным на «популяризации современного искусства и создании государства Израиль и еврейских институтов, поддерживающих самые современные стили». Спустя десятилетия после его первых прорывов его приняли как выскочку. Продуктивно до самого конца, он иллюстрировал книги, принимал награды, развлекал паломников, руководил созданием личного музея и стремился к маловероятной дружбе со своим соседом по Ривьере, басистом Rolling Stones Биллом Вайманом.

По иронии судьбы «Скрипач на крыше» так сильно способствовал мифу о художнике: мюзикл представлял собой предельное обуржуазивание идишского модернизма и революционного идишского театра Грановского. Шагал никогда не забывал театр, который он помог создать и которому придал определяющее эстетическое направление. В частности, пишет Вульшлагер, Шагал «не мог выбросить из головы фрески. Всю оставшуюся жизнь он спрашивал о них, говорил о них и возвращался в своем творчестве к трагикомическому видению акробатов и арлекинов, которое он кристаллизовал в революционной России». создайте эти фрески в Нью-Йорке, Париже и Иерусалиме. Часть его навсегда была привязана к мимолетной советско-еврейской утопии 19 века.22 – карнавал, в котором на мгновение сам мир перевернулся.

Марк Шагал — Витебск — Париж — Нью-Йорк Михаил Герман, Сильви Форестье, Дональд Вигал — Электронная книга

Электронная книга387 страниц2 часа

.
«Голубизна неба, которая непрестанно борется с облаками, которые проходят, проходят…» (Бодлер).
Путешествие Марка Шагала началось в его родной России и завершилось его парижским триумфом, необыкновенным потолком Парижской оперы, выполненным по заказу Андре Мальро.
По пути он проникся духом двадцатого века, ни разу не отрекшись от своего еврейско-русского происхождения.
Эта работа следует пути художника через его ранние работы, его открытие Соединенных Штатов и его страсть к Франции.
Марк Шагал, не связанный с каким-либо движением, но находящийся под влиянием своих встреч с Бакстом, Матиссом и Пикассо, бесспорно остается поэтическим художником.

Пропустить карусель

Связанные категории

Пропустить карусель

Отзывы о Марк Шагал — Витебск-Париж-Нью-Йорк

Рейтинг: 0 из 5 звезд

0 оценок

0 оценок0 отзывов

Предпросмотр книги

Марк Шагал — Михаил Витебск-91er-Париж-Нью-Йорк

МИХАИЛ ГЕРМАН — СИЛЬВИ ФОРЕСТИЕ

ДОНАЛЬД ВИГАЛ

Марк Шагал

Текст: Михаил Герман, Сильви Форестье и Дональд Вигал

0003

© Marc Chagall Estate, Общество прав художников, Нью-Йорк, США/ ADAGP, Париж. Все права защищены.

Никакие части этой публикации не могут быть воспроизведены или адаптированы без разрешения владельца авторских прав во всем мире. Если не указано иное, авторские права на воспроизведенные работы принадлежат соответствующим фотографам. Несмотря на интенсивные исследования, не всегда удавалось установить право собственности на авторские права. Если это так, мы были бы признательны за уведомление.

Contents

The Land of my Heart…

The Russian Period

The Symbolism

Chagall and the Theatre

Chagall and America

Life after Bella

Хронология

Список иллюстраций

Примечания

Земля моего сердца…

Благодаря одному из таких любопытных поворотов судьбы еще один изгнанник вернул себе родину. С момента выставки его работ в ГМИИ им. А.С. Пушкина в Москве в 1987 году, вызвавшей необыкновенный народный ажиотаж, Марк Шагал пережил второе рождение.

Перед нами живописец, пожалуй, самый необычный живописец ХХ века, достигший, наконец, предмета своих внутренних исканий: любви к родной России. Таким образом, надежда, выраженная в последних строках Моя жизнь , автобиографическое повествование, которое художник прервал в 1922 году, когда он уехал на Запад – быть может Европа полюбит меня и вместе с ней моя Россия – осуществилось.

Подтверждением этому служит сегодня ретроспективная тенденция на его родине, которая, помимо естественного повторного погружения художника в национальную культуру, свидетельствует еще и о подлинном интересе, попытке анализа, оригинальном точки зрения, которая обогащает наше изучение Шагала.

Вопреки тому, что можно было бы подумать, это исследование все еще страдает от неопределенностей с точки зрения исторических фактов. Еще в 1961 г. в до сих пор основной работе референса [1] Франц Мейер подчеркивал тот момент, что даже установление, например, хронологии произведений художника проблематично.

На самом деле Шагал отказался датировать свои картины или датировал их a posteriori . Поэтому значительное количество его картин датировано лишь приблизительно, и к этому мы должны добавить проблемы, доставляемые западным аналитикам отсутствием сравнительных источников и, очень часто, плохим знанием русского языка.

Таким образом, мы можем только приветствовать такие недавние работы, как работа Жан-Клода Маркаде [2], который вслед за пионерами Камиллой Грей[3] и Валентиной Вассутински-Маркаде[4] подчеркнул важность первоисточника – Русская культура – ​​за творчество Шагала.

Еще больше надо радоваться публикациям современных искусствоведов, таких как Александр Каменский [5] и Михаил Герман, с которыми мы теперь имеем честь и удовольствие сотрудничать.

Тем не менее, Марк Шагал вдохновил на создание большого количества литературы. О его творчестве писали великие имена нашего времени: от первого серьезного эссе Эфроса и Тугендхольда, Искусство Марка Шагала [6], опубликованного в Москве в 1918 году, когда Шагалу был всего тридцать один год, до Сьюзен Комптон. эрудированный и скрупулезный каталог, Шагал [7], появившийся в 1985 году, в год смерти художника.

К выставке в Королевской академии в Лондоне не было недостатка в критических исследованиях, но все это не облегчает наше восприятие творчества Шагала.

Интерпретация его работ — то связывающая его с Парижской школой, то с экспрессионистским движением, то с сюрреализмом — кажется полной противоречий. Полностью ли Шагал бросает вызов историческому или эстетическому анализу? При отсутствии достоверных документов, некоторые из которых явно утеряны в результате его путешествий, есть опасность, что любой анализ может оказаться бесплодным.

Эта особенность, благодаря которой искусство художника, кажется, сопротивляется любой попытке теоретизирования или даже категоризации, к тому же подкрепляется дополнительным наблюдением.

Величайшее вдохновение, самые проницательные интуиции питаются словами поэтов или философов. Такие слова, как слова Сандрара, Аполлинера, Арагона, Мальро, Маритена или Башляра…

Слова, которые ясно указывают на трудности, присущие всем попыткам критического дискурса, как подчеркивал сам Арагон в 1945 году: «Каждое средство выражения имеет свои пределы, свою

Нет ничего более произвольного, чем пытаться заменить письменное слово рисунком, живописью. Это называется искусствоведением, и я не могу с чистой совестью быть в этом виновным.0224 [8] – слова, раскрывающие принципиально поэтическую природу самого искусства Шагала.

Даже если произвольность критического дискурса кажется еще более выраженной в случае Шагала, должны ли мы отказаться от попытки прояснить если не тайну его творчества, то, по крайней мере, его пластического опыта и живописной практики? Должны ли мы ограничиться простым лирическим излиянием слов в отношении одного из самых изобретательных людей нашего времени?

Должны ли мы отказаться от исследования его эстетического порядка или, напротив, упорно верить, что его эстетизм заключается в интимной и многообразной жизни идей, в их свободном и подчас противоречивом обмене? Если это последнее является необходимой предпосылкой всякого прогресса в мысли, то критический дискурс о Шагале может быть обогащен новыми знаниями, внесенными до сих пор неопубликованными произведениями в русских собраниях, обнаруженными архивами и свидетельства современных историков. Сравнение дает нам более глубокое понимание этого дикого искусства, которое истощает любые попытки укротить его, несмотря на попытки концептуализировать его. Около 150 живописных и графических произведений Шагала анализируются здесь чутким пером автора.

Все они были созданы в период между 1906 – Женщина с корзиной – и 1922 годом, когда Шагал навсегда покинул Россию, за исключением нескольких более поздних работ, Обнаженная верхом на петушке (1925), Time is Река без берегов (1930-1939) и Настенные часы с синим крылом (1949). Представленный корпус произведений дает хронологическую характеристику раннего периода творчества. Анализ автора с несомненной актуальностью подчеркивает русские культурные источники, на которых питалось искусство Шагала.

Он раскрывает механизм памяти, который лежит в основе практики художника, и обрисовывает в общих чертах основную концепцию. Так и хочется сказать, что в пластической структуре творчества Шагала угадывается мажорный темп , темп движения времени. Таким образом, мы можем гораздо лучше понять яркий расцвет творчества художника с его цикличностью, явно повторяющимся (но почему?) характером, который можно было бы определить как органический и который вызывает в памяти онтологический смысл самого творчества, изложенный в трудах Бердяев.

Это первозданное излияние творчества, вызывавшее восхищение Сандрара и Аполлинера, это властное живописное язычество, диктующее художнику свой закон, излагает эстетику и этику предопределения, которые мы хотели бы разъяснить. Именно в непосредственности живописной практики Шагала, в непосредственности каждого творческого решения заключается его собственная идентичность, его самого следует искать. Это самооткровение нам поведал сам Шагал. автобиографический Моя жизнь , написанная на русском языке, впервые появилась в 1931 году в Париже во французском переводе Беллы Шагал. Предоставляя нам чрезвычайно ценные свидетельства целой части жизни художника, этот текст — нежный, настороженный и забавный — обнаруживает за своей анекдотичностью основные темы его творчества и, прежде всего, его проблемный характер. Кроме того, сказка в целом не лишена некоторых воспоминаний о биографиях художника, изученных Эрнстом Крисом и Отто Курцем [9], которые изложили типологию.

С первых строк обращает на себя внимание одинокая фраза: Первое, что бросилось в глаза, было ангелом! Таким образом, первые часы жизни Шагала зафиксированы здесь именно в визуальном плане. Сказка начинается в тоне притчи, и история его жизни не могла принадлежать никому, кроме художника. Шагал, вспоминающий о трудностях своего рождения, пишет: «Но прежде всего я родился мертвым. Я не хотел жить. Представьте себе белый пузырь, который не хочет жить. Он словно набит картинами Шагала».0165 [10]»

Тема призвания, заключенная в этом предвещающем сне, очевидный знак единственного предназначения, представляется нам еще более значимым, поскольку определяет события в жизни художника и придает смысл его судьбе.

Марк Шагал родился в строгой еврейской семье, для которой запрет на изображения человеческой фигуры имел вес догмы. бытия, которое двигало молодым Шагалом, когда он бросался на журнал Нива (Нива), чтобы скопировать с нее портрет композитора Рубинштейна. Это образование было основано на историческом законе Божественного Избрания и охватывало только религиозную сторону жизни.

Автопортрет в белом воротничке , 1914 г. Картон, масло, 29,2 х 25,7 см. Художественный музей Филадельфии, Коллекция Луи Э. Стерна, Филадельфия.

Желтая комната , 1911. Холст, масло, 84 x 112 см. Частная коллекция.

Суббота , 1910. Холст, масло, 90,5 х 94,5 см. Музей Людвига, Кёльн.

Маленькая гостиная , 1908 г. Картон, масло, 22,5 х 29 см. Частная коллекция, Париж.

Ателье, 1910. Холст, масло, 60,4 x 73 см. Национальный музей современного искусства, Центр Жоржа Помпиду, Париж.

Отец, 1914. Бумага, наклеенная на картон, темпера, 49,4 х 36,8 см. Русский музей, Санкт-Петербург.

Дворник , 1913 г. Картон, гуашь, 28 x 24 см. Собрание Авраама Чудновского, Санкт-Петербург.

Дворник (Дворник с птицами), 1914-1915. Холст, масло, 49 х 37,5 см. Кустодиевская галерея, Астрахань.

Передача в самую сердцевину еврейского очага в основном осуществлялась устно. Каждая молитва, каждое чтение Торы или Талмуда, навязанное верующему, было нараспев; уроки чтения проводились вслух; повседневной жизни придавали ритм повторяющиеся периоды ритуальной практики песен, а в день субботний — торжественные благословения. Каждый еврейский дом – это место, освященное литургией слова. Семья Шагалов принадлежала к хасидской традиции. Здесь следует подчеркнуть, что эта форма благочестия – hassid означает набожный – отдает предпочтение прямому контакту между человеком и Богом.

Диалог, который таким образом устанавливается между верующими и Яхве, существует без посредничества раввинской пышности и показухи. Оно рождается непосредственно из повседневного ритуала и выражается в осуществлении личной свободы. Хасидизм лежит вне научной талмудической культуры, институционального комментария синагоги. Исторически она существовала в сельских русских и польских общинах, общинах, основанных на исходном фундаментальном ядре еврейского общества, которым, конечно же, является семья.

Отец Шагала, Захар, был огурчиком у торговца сельдью. Чувствительная, скрытная, неразговорчивая фигура Захара, кажется, имела трагическое измерение, присущее судьбе еврейского народа. Все в моем отце казалось мне загадкой и печалью. Недоступный образ, Шагал писал в Моя жизнь . С другой стороны, его мать, Фейга-Ита, старшая дочь мясника из Лиозно, излучала жизненную энергию. Психологическую противоположность их характеров можно увидеть в самых первых набросках Шагала и в его серии офортов, выполненных для Пауля Кассирера в Берлине в 1919 г.23, которые должны были проиллюстрировать Моя жизнь .

Эта антитеза, так сильно прочувствованная Шагалом, воплощает вековой опыт всего еврейского бытия: его отец и мать в самой сердцевине пластического пространства картины или рисунка вводят в игру не только конкретную реальность памяти, но и два противоречивых аспекта, которые формируют еврейский гений и его историю, — покорность судьбе в принятии воли Бога и творческая энергия, несущая надежду, в непоколебимом смысле Божественного Избрания.

У Марка был один брат и семь сестер: Дэвид, которого он создал несколько движущихся портретов, но который умер в расцвете юности; Анна (Анюта), Зина, близнецы Лиза и Маня, Роза, Маруся и Рахиль, тоже умершие молодыми. Если семейная жизнь была трудной, она не была несчастной. Это было частью жизни stedtl , специфически еврейской культурной реальности, связанной с социальной структурой гетто. В Витебске эта реальность вписывалась в структуру деревенской русской жизни.

В конце XIX века Витебск был еще небольшим городком в Белоруссии, расположенным на слиянии двух водных путей — Двины и Витьбы. Его экономика сильно росла, но, несмотря на появление железной дороги, станции, мелких предприятий и речного порта, город все еще сохранял черты большой деревни. В то время как многочисленные церкви и православный собор придавали ему более городской вид, большинство домов все еще были деревянными, а улицы, замерзшие зимой, весной полные воды, еще не были вымощены.

При каждом доме, свидетельствующем об хозяйственном единстве, основанном на традиционном домашнем быту, был свой садик и птичник. Витебские дома с деревянными заборами и разноцветной отделкой вечно живут на картинах Шагала. Русская православная и еврейская общины жили бок о бок, никогда не вступая в конфликт. Разногласия между ними были больше в социальной, чем в конфессиональной плоскости.

Был еврейский средний класс, состоящий из богатых купцов, для которых процесс интеграции явно осуществлялся через образование. Сам Шагал ходил в церковно-приходскую школу, хотя еврейских детей в ней не принимали.

Именно из этого детского опыта берут начало изобразительные схемы пластической лексики Шагала. Но обрывки памяти, которые мы легко выявляем в конкретных предметах уже в самых первых произведениях – комната, часы, лампа, самовар, субботний стол, деревенская улица, дом его рождения и его крыша, Витебск узнаваемый сквозь купола его собора – кристаллизовался в четко определенные образы только по прошествии многих лет.

Только в том, чтобы повиноваться своему призванию («Мама… Я хотел бы быть художником… [11]»), то есть, оторвавшись от своей семьи и социальной среды, Шагал мог выработать свой собственный изобразительный язык. лежит в основе его внешних форм.Здесь необходимо несколько существенных подробностей о жизни художника.Шагалу удалось уговорить мать записать его в школу рисунка и живописи художника Пэн.

Но методы обучения и трудоемкие упражнения по переписыванию скоро перестали удовлетворять молодого Шагала: то, что он все еще смутно искал, то, чего он едва касался в своих первых смелых колористических опытах, не имело ничего общего с академической традицией, которой придерживался Пен.0003

Картина, которую Шагал носил в себе, была полюсами в отличие от репрезентативного реализма, унаследованного Пеном от Странников. Бунтующий против всякого учения, с 1907 года Шагал начал проявлять не по годам развитую способность к изобретательству — не использовал ли он фиолетовый цвет способом, который бросал вызов всем известным законам? – самодидактическое качество, которое является признаком истинного творческого духа.

Судьба художника сложилась в образе какого-то героя великих фундаментальных мифов, составляющих коллективное бессознательное.